Окей, дисклеймер: человек может иметь какие угодно взгляды, испытывать какие угодно эмоции – их в принципе невозможно контролировать. Мой разбор вообще не касается вопроса того, кто прав, кто виноват. Меня интересует одно: как это сформулировано. Иными словами, мы с вами разберем то, что есть на руках — нарратив. (Да, канал Шталаг нуль БУДЕТ пользоваться этим термином, потому что тут без него никуда)
Почему же нарратив тут так важен? Потому что, как оказалось, многие считают, будто большие преступления – массовые убийства, этнические чистки, геноциды – проводят люди, которые, подобно злодеям в сёненах, рассказывают, сидя на горе черепов, как они всех убьют, всех ограбят.
Это, разумеется, абсолютно не так. Массовые убийства всегда объясняют политикой безопасности – т.е., рассказывают о том, что это единственный способ выжить самим и защитить себя. Решение подается как жестокое, но НЕОБХОДИМОЕ, а так же как МОРАЛЬНО ОПРАВДАННОЕ.
Из чего строится этот нарратив? Настала самая пора нам с вами почитать Мейнэрда, которого я до этого неоднократно советовала – он хорошо обобщает научные наработки по теме. Итак:
1. Отсечение альтернатив: никаких других рабочих вариантов нет, только уничтожить. Ни переговоры не сработают, ни какие-то более аккуратные бережные методы. "Эти" (враждебная группа) понимают только ковровые бомбардировки.
2. Абсолютизация угрозы: восприятие себя как гонимых, как главных и единственных жертв, которые буквально на грани исчезновения – и которые ведут войну за выживание. Мы или они, буквально. В такой ситуации самые жесткие меры – не более чем самозащита; а еще самые жесткие меры подаются как героические, потому что помогают "нам" спастись. (Это часто абсурдно смотрится со стороны: ситуация перевернута с ног на голову, и те, кто в позиции силы, считают себя жертвами, так, нацисты видели себя именно жертвами евреев. Внутри, впрочем, все разумно и логично)
3. Бьют по группе; по сути, это эдакая де-индивидуализация. Именно принадлежность к враждебной группе считается приоритетным признаком человека: неважно, какие у него взгляды, как он живет и что говорит. Важно, КТО ОН. Если он взрослый, то он враг; если ребенок – то будущий враг, если пожилой человек – то враг в прошлом. Журналист, доктор, учительница, спасатель – неважно, он в первую очередь враг, потому что принадлежит к враждебной группе. Еще важно: при этом группу в целом меряют по самым радикальным, опасным представителям (такие вполне могут иметься): косоваров по армии освобождения Косово, армян по дашнакам. (Все косовары террористы!)
4. Морализация происходящего (ну куда без морали-то). Действия против враждебной группы маркируются как морально правильные, как соответствующие ценностям патриотизма, защиты своих, слабых и страдающих, как храбрость против опасного врага.
Самое интересное, что все эти идеи растут из вполне обыденных желаний: каждое сообщество печется о своей безопасности, переживает из-за угроз, хочет, чтобы в будущем их было поменьше. Проблема в том, что в некоторых ситуациях это желание безопасности радикализуется, доходит до абсолюта и до абсурда. Мир воспринимается как чудовищно небезопасное место (все против нас!), а угрозы видятся экзистенциальными (новый Холокост!), и любая форма собственного ответа начинает выглядеть правильно, морально и адекватно.
Примеры составляющих этого нарратива радикализованной безопасности вы и можете наблюдать на скринах (широко разошедшихся, к слову). И, знаете, мне кажется, это язык, который абсолютно недопустим, особенно от лидеров мнений, особенно от людей, выступающих за ценности гуманизма и свободы. В этой ситуации не так даже важно, что происходит на Ближнем Востоке: важно, что это риторика в русскоязычном поле, для русскоязычной аудитории, и эта риторика развращает людей, которые смотрят, слушают, заводятся.
В историческом смысле это явление поучительное, в человеческом же — совершенно вопиющее Я тоже работаю в русскоязычном поле, и хочу, чтобы тут ни про кого и никогда так не говорили.
* Maynard J.L. Ideology and Mass Killing. OUP, 2022
Окей, дисклеймер: человек может иметь какие угодно взгляды, испытывать какие угодно эмоции – их в принципе невозможно контролировать. Мой разбор вообще не касается вопроса того, кто прав, кто виноват. Меня интересует одно: как это сформулировано. Иными словами, мы с вами разберем то, что есть на руках — нарратив. (Да, канал Шталаг нуль БУДЕТ пользоваться этим термином, потому что тут без него никуда)
Почему же нарратив тут так важен? Потому что, как оказалось, многие считают, будто большие преступления – массовые убийства, этнические чистки, геноциды – проводят люди, которые, подобно злодеям в сёненах, рассказывают, сидя на горе черепов, как они всех убьют, всех ограбят.
Это, разумеется, абсолютно не так. Массовые убийства всегда объясняют политикой безопасности – т.е., рассказывают о том, что это единственный способ выжить самим и защитить себя. Решение подается как жестокое, но НЕОБХОДИМОЕ, а так же как МОРАЛЬНО ОПРАВДАННОЕ.
Из чего строится этот нарратив? Настала самая пора нам с вами почитать Мейнэрда, которого я до этого неоднократно советовала – он хорошо обобщает научные наработки по теме. Итак:
1. Отсечение альтернатив: никаких других рабочих вариантов нет, только уничтожить. Ни переговоры не сработают, ни какие-то более аккуратные бережные методы. "Эти" (враждебная группа) понимают только ковровые бомбардировки.
2. Абсолютизация угрозы: восприятие себя как гонимых, как главных и единственных жертв, которые буквально на грани исчезновения – и которые ведут войну за выживание. Мы или они, буквально. В такой ситуации самые жесткие меры – не более чем самозащита; а еще самые жесткие меры подаются как героические, потому что помогают "нам" спастись. (Это часто абсурдно смотрится со стороны: ситуация перевернута с ног на голову, и те, кто в позиции силы, считают себя жертвами, так, нацисты видели себя именно жертвами евреев. Внутри, впрочем, все разумно и логично)
3. Бьют по группе; по сути, это эдакая де-индивидуализация. Именно принадлежность к враждебной группе считается приоритетным признаком человека: неважно, какие у него взгляды, как он живет и что говорит. Важно, КТО ОН. Если он взрослый, то он враг; если ребенок – то будущий враг, если пожилой человек – то враг в прошлом. Журналист, доктор, учительница, спасатель – неважно, он в первую очередь враг, потому что принадлежит к враждебной группе. Еще важно: при этом группу в целом меряют по самым радикальным, опасным представителям (такие вполне могут иметься): косоваров по армии освобождения Косово, армян по дашнакам. (Все косовары террористы!)
4. Морализация происходящего (ну куда без морали-то). Действия против враждебной группы маркируются как морально правильные, как соответствующие ценностям патриотизма, защиты своих, слабых и страдающих, как храбрость против опасного врага.
Самое интересное, что все эти идеи растут из вполне обыденных желаний: каждое сообщество печется о своей безопасности, переживает из-за угроз, хочет, чтобы в будущем их было поменьше. Проблема в том, что в некоторых ситуациях это желание безопасности радикализуется, доходит до абсолюта и до абсурда. Мир воспринимается как чудовищно небезопасное место (все против нас!), а угрозы видятся экзистенциальными (новый Холокост!), и любая форма собственного ответа начинает выглядеть правильно, морально и адекватно.
Примеры составляющих этого нарратива радикализованной безопасности вы и можете наблюдать на скринах (широко разошедшихся, к слову). И, знаете, мне кажется, это язык, который абсолютно недопустим, особенно от лидеров мнений, особенно от людей, выступающих за ценности гуманизма и свободы. В этой ситуации не так даже важно, что происходит на Ближнем Востоке: важно, что это риторика в русскоязычном поле, для русскоязычной аудитории, и эта риторика развращает людей, которые смотрят, слушают, заводятся.
В историческом смысле это явление поучительное, в человеческом же — совершенно вопиющее Я тоже работаю в русскоязычном поле, и хочу, чтобы тут ни про кого и никогда так не говорили.
* Maynard J.L. Ideology and Mass Killing. OUP, 2022
BY Stalag Null
Warning: Undefined variable $i in /var/www/tg-me/post.php on line 280
The cloud-based messaging platform is also adding Anonymous Group Admins feature. As per Telegram, this feature is being introduced for safer protests. As per the Telegram blog post, users can “Toggle Remain Anonymous in Admin rights to enable Batman mode. The anonymized admin will be hidden in the list of group members, and their messages in the chat will be signed with the group name, similar to channel posts.”
Mr. Durov launched Telegram in late 2013 with his brother, Nikolai, just months before he was pushed out of VK, the Russian social-media platform he founded. Mr. Durov pitched his new app—funded with the proceeds from the VK sale—less as a business than as a way for people to send messages while avoiding government surveillance and censorship.
